Молчание

В океане неба стаи птиц,
На ладонях ветра облака,
Лисий след в снегах лесных страниц,
В поймы уходящая река,
Пыльная травинка сквозь асфальт,
Волчьи стаи, мчащиеся в ночь,
Воробьев неугомонный альт
И дворняга, что все гонят прочь,
Серебро ночных грибных дождей,
Речка детства, мост и пескари,
Табуны монгольских лошадей
И бурьян, занявший пустыри,
И цветок на подоконнике твоем -
Всё в природе радостно кричит,
Славит Господа, ликует и поет,
Почему же мы тогда молчим ?!

День нерождения

В день, когда ты поняла,
Что внутри сынок,
Словно тонкая игла
Впилась в твой висок:
«Нет, не нужен он совсем,
Позже, может быть…
Вся в кредитах, ну зачем Нищету плодить?»
А он видел сны, он спал –
Поле в васильках,
Он бежал и замирал
В маминых руках.
Ты сама была такой
Тридцать лет назад.
Что ж так плачет ангел твой,
Опустив глаза?
Не убей, он твой теперь,
Ну представь, как он
Улыбается тебе,
Просит молоко.
Гордые, без жалости,
Не слышим в шуме дня:
«Мамочка, пожалуйста,
Не убивай меня…»
Но ждет кресла эшафот
Там, где яркий свет.
Жизнь у сына заберёт
Холодный инструмент. Смерть принявший без вины,
Не успевший жить
Долго-долго в твои сны
Будет приходить.
Улыбнется: «Мам, я здесь,
Мама, я живой,
По ту сторону небес
Встретимся с тобой».

Окраина

И, кажется, так шло годами -
Камыш за прудом мёрз всегда,
Стояла в ковшике вода,
Дед спал на вытертом диване.
И не было расстрелов, стонов,
И не летала никогда
Как птица чёрная - беда
Над тихой Иловлей и Доном.

Но было это, было все же!
Старик тогда был комиссар.
Над миром полыхал пожар,
И в душах всё горело тоже.
В Сибирь товарные вагоны
Ползли, набитые людьми,
Страна вставала на крови
И на поруганных иконах.

Дед был бы рад забыть всё напрочь:
Как с колокольни сбросил крест,
Как кровью поливал уезд,
Но помнит всё - и как однажды
Расстрелянных бросал в телегу,
И добивал потом штыком,
Детей, бегущих босиком
По кровоточащему снегу.
И комиссару Бог отмерил
Довольно лет, чтоб все понять, Что прочь отталкивал - принять,
Поверить в то, во что не верил,
Как царь Давид прозреть от Слова,
Увидеть бездну впереди,
Чтоб рвался ночью из груди
Псалом 50-й снова!
…стемнело. Злится в трубах вьюга,
В окрестье тонет лай собак.
Ложатся блики звезд на лак
Небесного пустого круга.
В лампадке масла треть осталась,
Сопит старик, уткнув свой нос
В подушку, мокрую от слёз,
Во сне чему-то улыбаясь.

Корабль

Шёл корабль без компаса и карты
На восток, где Солнце Правды встало,
Пассажиров его миллиарды
Спали, плакали, ругались и мечтали.
И у каждого своя каюта,
Что дана ему от самого рожденья,
Каждый жизни мог своей минуты
Тратить на вражду или смиренье.
Были и такие пассажиры,
Что в каютах стали бесноваться -
В трюме пробивать сквозные дыры,
И корабль начал разрушаться.
Каждый грех звенел в борта ударом:
Кто-то пил, а кто блудил с девчонкой,
Кто-то наполнял шприцы угаром,
Кто-то убивал внутри ребенка.
«Эй, безумцы, мы же все утонем!»
Люди им испуганно кричали -
«Вспомните, случилось что в Содоме!»
Но из-за дверей им отвечали:
«Это наши личные каюты,
Мы свободны делать, что захочем!»
Шёл корабль по водам страшным, мутным,
По границе между днём и ночью.

Женское сердце

Трисвятое

Ноябрь России

Дверь на ключ и души на засов,
В этот край ушел когда-то Каин.
Поколение ворон и псов
В сумерках предзимних сбилось в стаи.
И застрял, сломался календарь
В непогожем вечере осеннем,
Русские больные города
В бездне ноября ищут спасенья.
И глухая, земляная злость
Проворачивает годы в мясорубке:
Дети спились, счастье не сбылось,
Кровоточат наших душ обрубки.
Лень и злоба - две родных сестры
Вяжут скотчем русские пространства.
Нам напишут правила игры,
Нам навяжут сны и постоянства,
И слепые на закат пойдут
В мир веселый, пестрый, зараженный,
Где дрожит в горячечном бреду
Воздух, SMSками пронзенный.
Боже, хинной пыли нам насыпь,
В наше тесто брось свою закваску!
Чтоб проснуться, чтоб понять, как жить,
Сумерки раскрасить яркой краской.
Миллиард секунд потратив зря,
Вдруг сказать: «Как мог я жить так, Боже!?»
Дай нам в этой бездне ноября
Разглядеть весну в глазах прохожих.

Матушка

Вспомни, вспомни это все сейчас,
Что годами в глубине души хранила.
В сентябре пошла бы в первый класс
Дочь твоя, которую убила.
Кайся, кайся, милая, и плачь,
Твоя дочка тоже так кричала,
Там, внутри, когда жестокий врач
Руки ей щипцами отрывала.
Снится, снится тот же сон опять -
Девочка с ржаными волосами…
Утром снова смотрит на тебя
Богородица печальными глазами.
Падай, падай на колени перед Ней,
Она Мать сама, Она простить все может,
И среди детдомовских детей
Твою дочь Она найти поможет.
Рече безумен в сердце своем: несть Бог.

Женщина закурит, спросит нервно: «Что вы дурите всех, обманувшись сами?
Что дает реально эта вера? От чего ваш Бог людей спасает?»
А над ней печальный ангел белый крыльями, как маленькую дочку,
Будет укрывать ее, чтоб целый мир ей не разрушить в одиночку.
«Книги, по которым вы живете», она скажет – «написали люди.
Люди, как и мы из грешной плоти. Кто им верит, кто читать их будет?»
Вся в дыму от тонкой сигареты, бедная и не заметит сгоряча,
Кто эти вопросы без ответов ей нашепчет из-за левого плеча.
Она скажет: «Мёртво христианство, правды нет и не было на свете!»
Но Создавший время и пространство тот же, что и в древнем Назарете.
Она скажет: «Люди изменились…» но не сможет привести примера,
Что такого в людях появилось, чего не было до нашей эры.
Та же злоба и слова пустые на земле как были, так и будут.
В сотый раз уйдут в леса святые, в миллионный раз предаст Иуда.
Не вмени ей в грех все это, Отче, что творит, она сама не знает.
Через много лет безлунной ночью ее слезы покаянья оправдают.

Мария

Был октябрь. Мокрый ветер в лицо,
И трамваи звенели спеша.
И вертелось пёстрых дней колесо,
И просила о чем-то душа.
Твои будни из звонков и бумаг,
И в обнимку с монитором обед.
Разобраться, что в жизни не так,
Оглядеться – вечно времени нет.
Был октябрь. И друг твой предал,
Мокрый ветер любовь не спасёт.
«Прощай, Маша…» - друг тебе написал
SMS-ку. И рухнуло всё.
Ты любила, всё стало пустым
В океане осенних ветров,
Но однажды увидела ты
Над проспектом раскрытый покров.
Был октябрь, как столетья назад.
Ты увидела то же, что и Андрей
Видел в храме, поднявши глаза,
Как Мария укрыла людей
Омофором благодатным своим,
И спасла, и утешила всех.
И тоска растворилась как дым,
Стёрлась словно раскаянный грех.
Был октябрь. И в шуме листвы
Ты услышала эти слова:
«Аз есмь с вами и никтоже на вы» -
«Если с вами Я, кто же на вас?»
Словно в детстве далёком, родном
Обняла тебя мама без слов,
Оградив нерушимой стеной.
Был октябрь. И над миром – Покров…

Не снимайте траур

Не снимайте траур ни на день,
Ироду такое и не снилось:
Нерожденных тысячи детей
Отправляем каждый день в могилу.
Не снимайте траур по стране,
Через век ее уже не будет.
В этой необъявленной войне
Своих деток убивают люди.
Не снимайте траур, чёрный цвет
Нам к лицу, все знающим и гордым.
Сколько будет нас Господь терпеть,
Убивающих детей ради комфорта?!

Игумен земли русской

В дальнем ските, за кромкой озёр,
Там, где в сосны вплывает прохлада,
За весь мир, за всенощный простор
Инок просит при свете лампады.
Он сейчас, как столетья назад -
На коленях в бревенчатом храме.
Святой Сергий, открой нам глаза,
Научи нас сражаться с врагами.
А конца этой битве всё нет,
Мы изранены, руки ослабли…
Отче Сергий, где твой Пересвет ?!
Пожалей нас, дай в помощь Ослябю!
Как и раньше с нас требуют дань,
Но уже не ордынские ханы -
Наша лень, наша злость, суета
Тащат к пропасти нас на арканах.
В городах наших снова чума -
Пиво с водкой, да марихуана.
Святой Сергий, над Русью - туман,
Как в то утро перед лютой бранью.